Цена галантности: Что стояло за образом «настоящего джентльмена»

Время от времени я слышу, как женщины с ностальгией говорят об упадке рыцарства. В этих разговорах сквозит тоска по ушедшей эпохе, когда мужчины были «настоящими джентльменами»: открывали дверь, подавали пальто, платили за ужин. Я могу понять это чувство. Эти жесты приятны, они создают атмосферу заботы и особого внимания. Но каждый раз, слыша эти сетования, я впадаю в некоторое замешательство. Мне кажется, что за тоской по этим красивым ритуалам скрывается фундаментальное непонимание того, чем на самом деле было рыцарство и какую цену за него платили женщины.

Цена галантности: о чем мы забываем?

Давайте посмотрим на эти примеры чуть пристальнее. Мужчины открывали перед женщинами двери, потому что большинство дверей — в прямом и переносном смысле — были для них закрыты. Общество не предполагало, что женщина может сама войти в университет, в зал заседаний или в правление компании. Ее пространство было строго ограничено. От мужчин ожидалось, что они будут платить за все по одной простой причине: у женщин, как правило, не было своих денег. Их финансовое благополучие полностью зависело от отца или мужа. Сама система галантности и защиты строилась на том, что женщина — объект опеки, а не самостоятельный субъект. Темная сторона рыцарства, о которой не принято вспоминать, заключается в том, что оно требует женской ограниченности и зависимости. Без них оно теряет всякий смысл.

Герой в сияющих доспехах и его «плененная» дама

Истоки нашего романтического идеала лежат в культуре куртуазной любви, расцветшей в XI–XII веках на юге Франции. Нужно понимать, что для того времени это был способ раскрасить довольно серую и строго регламентированную жизнь. Романтика была приключением. Мужчина, рыцарь, мог облачиться в доспехи и отправиться на подвиги во имя своей прекрасной дамы. Дама, в свою очередь, получала возможность завести волнующую эмоциональную связь с героем. Я говорю «эмоциональную», потому что объект рыцарского обожания, как правило, уже был замужем за другим, а сама любовь носила платонический, возвышенный характер.

Но у этого героического сценария есть обязательное условие. Чтобы герой мог спасти «деву в беде», эта дева должна быть в беде. Она должна быть слабой, некомпетентной или буквально запертой в башне. Именно ее несвобода и беспомощность создают для рыцаря возможность проявить свой героизм. Если бы дама всё это время держала ключ от своей темницы, вся рыцарская затея превратилась бы не просто в фарс, а в странную, почти манипулятивную игру. Необходимость рыцарского поступка диктуется женской несвободой.

Выбор, который мы не осознаем: Свобода или пьедестал?

И вот здесь мы подходим к главному. То, чего, как мне кажется, часто не понимают в тоске по рыцарству, — это его полная несовместимость с женской свободой. Рыцарство имеет смысл только в мире, где женщины нуждаются в защите и обеспечении, потому что они системно лишены возможности защитить и обеспечить себя сами. Героизм мужчины требует женской слабости.

Я искренне восхищаюсь героизмом. Но я уверен, что для всех нас лучше, чтобы женщины не были обедневшими, ограниченными в правах или беспомощными. Когда я слышу, что женщины скучают по рыцарству, я, по сути, слышу, что они скучают по временам, когда не могли ничего сделать сами. Ведь именно эта невозможность и создавала почву для значимых рыцарских поступков. Освобождение женщин разрушило это фундаментальное условие. Мы не можем иметь и то, и другое одновременно. Нельзя требовать от мужчины быть рыцарем из прошлого и при этом оставаться современной, независимой и сильной женщиной. Это взаимоисключающие концепции. Пьедестал, на который рыцарь возносит свою даму, одновременно является и ее клеткой.

Так о чем же мы на самом деле тоскуем, вспоминая о «настоящих джентльменах»? И готовы ли мы заплатить за их возвращение ту цену, о которой давно забыли?

Литература:

• Жорж Дюби, «Рыцарь, женщина и священник. Брак в феодальной Франции XII века» (Georges Duby, "Le Chevalier, la Femme et le Prêtre. Le mariage dans la France féodale"). (В этой фундаментальной работе французский историк-медиевист анализирует брак и положение женщины в средневековом обществе. Дюби показывает, что брак был в первую очередь сделкой по слиянию земель и капиталов, а куртуазная любовь — своего рода отдушиной, игрой, которая существовала вне брака и подчеркивала пассивную, идеализированную роль дамы, лишенной реальной власти.)
• Арон Яковлевич Гуревич, «Средневековый мир: культура безмолвствующего большинства». (Книга выдающегося российского медиевиста помогает понять саму структуру средневекового сознания и общества. Гуревич описывает жестко иерархический мир, где права и возможности человека, особенно женщины, были предопределены его сословием и статусом, что и создавало тот самый контекст тотальной зависимости, в котором рыцарство выступало как форма социальной регуляции.)
• C. S. Lewis, "The Allegory of Love: A Study in Medieval Tradition". (Классическое исследование К. С. Льюиса, посвященное феномену куртуазной любви в средневековой литературе. Льюис детально разбирает четыре характеристики этой любви: униженное положение влюбленного, идеализация дамы, ее недоступность и часто «незаконный», адюльтерный характер. Эта работа блестяще иллюстрирует, что романтический идеал, о котором мы говорим, изначально строился на недостижимости и страдании, а не на партнерстве равных.)